Ветер над Айзенбруком всегда пах одинаково — холодом, железом и чем-то едва уловимым, сродни пеплу, оставшемуся после старого костра. Матиас привык к этому запаху, как привыкают к рубцу: он всегда с тобой, не мешает жить, но время от времени напоминает о том, что его происхождение — в боли. Эрцхафен был его землёй, его домом, его правом — и каждый камень здесь говорил о том, что слишком долго чужие руки держали вожжи власти. Эти стены знали голос Карстена, знали и тень Альбрехта. Теперь настал его черёд, и Матиас слишком хорошо понимал: в его руках - шанс изменить историю этих земель к лучшему.

Он был ребёнком, когда мир впервые показал ему свою хищную улыбку. Он рано понял: справедливости не существует, есть только сила — сила удерживать, сила вырывать, сила ждать до тех пор, пока твой удар станет решающим. В Гильдии он отточил ремесло, но ещё больше — терпение и умение выжидать подходящий момент. В каждом клинке, выкованном его руками, жила его злость, в каждом дне, проведённом вдали от Эрцхафена, — его память.

Вернувшись, он чувствовал себя не столько сыном своих предков, сколько их долгом. Его назначение в Триумвират лишь закрепило то, что он и так знал: судьба не оставила ему выбора. Сила, что некогда отняли, требовала быть возвращённой. И если раньше он мог сомневаться, то теперь — нет. Его ненависть к Альбрехту была вылита в сталь и закалена временем.

И когда пришло время, Матиас не колебался. Он бросил дядю прямо в пасть к драконам - туда, где он должен был оказаться давным-давно. Для этого пришлось пойти на риск, посягнуть на крылатую святыню императорской династии - если бы хоть что-то в их со Стефанией авантюрном плане пошло не так, четвертовали бы уже самого Матиаса, но... всё удалось.
У него получилось подставить Альбрехта. Получилось ударить по дракону, но не убить. Получилось убедить кузена, что доверять тот должен не Эймунду, не многочисленным отпрыскам Альбрехта - нет, только ему.
У Матиаса получилось сохранить мир с Деламаром и получить весомые преференции для Эрцхафена от Тарена Мондрагоне.
Всё прошло как надо. Осталось лишь последнее - убедить в своей лояльности женщину, которая, по рассказам, способна приструнить даже самого неуправляемого дракона.

Сначала он услышал низкий гул — в груди, в камне стен, в сердцах тех немногочисленных людей из прислуги, что стояли во дворе и, вполне понятно, боялись возможного гнева драконьей принцессы за то, что натворили. Драконы всегда приносили с собой тень первобытного страха, от которого не могли избавиться даже самые закалённые воины. Когда серебристая громада легла тенью на снег, двор замер. Люди, привыкшие не показывать эмоций, вздрогнули, словно на миг вернулись во времена, когда всадники заливали огнём и кровью земли их пращуров.

Матиас стоял прямо, с руками за спиной и непроницаемым лицом, ни враждебным, ни излишне радушным - чутьё подсказывало Эренфогелю, что притворство ей ни к чему. Он не позволил себе ни шага назад, ни движения, которое могло бы выдать страх, когда огнедышащее чудовище приземлилось в считанных метрах от него, подняв вокруг себя облако пыли.
Разумеется, он уже видел дракона вблизи - на котором летал Тарен. Но тот, зелёный, был в разы меньше.
Взгляд скользнул по серебристым чешуйкам, по силуэту всадницы — и задержался. Вот она, принцесса Мондрагоне, сестра императора, та самая, чья драконица чуть не погибла от эрцхафенских копий. Он знал об этом — и знал, что визит этот носит не только дипломатический, но и личный характер.

Среди придворных прихлебал Альбрехта Матиас много раз слышал о суровом нраве драконьей принцессы, к которой, по слухам, прислушивается даже император. Но вот в местах, где сам Эренфогель-младший прежде любил проводить свободное время, куда чаще люди шептались о её красоте, и сейчас он смог убедиться, что не зря, ведь Таис Мондрагоне была невероятно хороша. В ланвелльских борделях особенно ценились блондинки, ещё больше - те, что умели высветлять свои локоны в почти белоснежный цвет. Совсем мелкие и угловатые изображали из себя полоумную императорскую дочку, а более опытные и постарше - её, Таис. Всего пара эстридов - и любой работяга мог объездить такую дракониху, какую пожелает.
Матиас подавил усмешку - и даже ухитрился превратить её в приветственную улыбку.

Принцесса спрыгнула с седла легко, будто ступала не по снегу чужого двора, а по коврам собственного дворца. Плащ мягко колыхнулся, мех обрамлял лицо, на котором ни следа сомнений, ни горячности, которая была бы объяснима, если вспомнить, что несколько месяцев назад не так далеко отсюда она чуть не погибла, когда её дракон чуть не рухнул замертво. Теперь уже ничто не напоминало о том инциденте - кроме шрама на чешуйчатом боку.

За её словами последовал рык — тяжёлый, дрожащий в рёбрах у каждого, кто стоял рядом. Люди инстинктивно отпрянули, некоторые и вовсе побежали, оставляя беловолосую принцессу и новоявленного Хранителя практически наедине. Не считая драконицы, пристально следящей за каждым движением эрцхафенца.

Матиас позволил тишине повисеть ещё миг и, дабы не провоцировать ящера, только потом шагнул вперёд. Не спеша, размеренно, демонстрируя свою напускную расслабленность и дружественное отношение к визитёршам. Его сапоги гулко отзывались на каменных плитах, взгляд оставался прикованным к принцессе.

— Ваше Высочество, — произнёс он ровно, без тени насмешки и с надлежащим почтением. - Добро пожаловать в Айзенбрук. Даю Вам слово, Вашей драконице здесь ничто не угрожает... Больше нет. Для Эрцхафена она - почётная гостья.

Эренфогель снова перевёл взгляд на Астрейрис. Откуда она вообще появилась? Эрцхафенцы втайне тщательно отслеживали, сколько драконов у Мондрагоне, и этой, огромной и серебристой, до недавних пор в их числе не наблюдалось. Но, разумеется, такие вопросы были совершенно неуместны - и он оставил их при себе.

- Не беспокойтесь, о ней позаботятся, - мужчина кивнул и чуть развернулся, приглашая принцессу с собой. - Если вы не возражаете, предлагаю пройти в замок. Полагаю, нам предстоит многое обсудить.